Колесница Эос
Рассказы и фантасмагории
Дмитрий Александрович Москвичев
© Дмитрий Александрович Москвичев, 2017
ISBN 978-5-4485-4460-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ю.
Ю. Не самый последний, но и далеко не первый. Ни рыба, ни мясо, как говорят, ни рожей, ни ростом, – выйти хотя бы крайним, но и в этом не преуспел. Ю. стоял напротив зеркала обнаженный и находил себя вполне годным для отражения, но совершенно не понимал, как оказался на этом месте – напротив.
«Остаться я не могу, дома меня ждет невеста»1, – он представил, как говорит это в лицо. Но, разумеется, ни того, что можно было назвать домом, ни той, которую, можно было назвать невестой, он не имел. Однако стоял перед зеркалом, поправляя несуществующий галстук на шее, и был тверд в своем намерении тотчас отправиться к возлюбленной. У нее большие серые безжизненные глаза, которые невозможно полюбить, но он утопал в них каждый раз с таким вожделением, будто в этом и есть весь смысл его жизни – утонуть и больше не возвращаться. За невидимой спиной его отражения стены были оклеены выцветшими газетами, под потолком от сквозняка покачивался бумажный абажур, на уровне сосков покоилось его покойницкое ложе – скрипящий от любого движения гроб со взбитой подушкой и зрелыми маками на золотистом покрывале.
«Что касается остального, то у каждого своя луна над котелком», – подумал Ю., отвернулся от себя, прошагал вглубь комнаты и снова уселся за книгу. Нашел место и продолжил чтение: «Остаться я не могу».
Но чтение только усугубило. Поедая глазами абзац за абзацем, Ю. видел большую деревянную лохань, над которой поднимался пар, за которым угадывались черты женского тела. Пар поднимался к закопченному потолку, сырые половицы скрипели под тяжестью воды, сероглазая то выплывала из морока, то исчезала с усмешкой. «В некотором смысле я и есть фантазия», – снова вынырнуло из морока, но теперь Ю. решил отнестись к происходящему более серьезно. «Что-то не так, – ворочался Ю., – вот чашка на столе: как она там оказалась? Совершенно не помню».
В самом начале надцатого, в то самое, капающее на мозжечок время, когда… когда же это было? Ю. уставился в прореху окна, припоминая: была книга с закладкой – размалеванный клоун и фейерверки букв, был свист из, тихий леденящий свист; был свет от фонаря люминесцентный, скрип шагов по ночному двору. Что-то еще было. Тень ползла по паркету. Что? Теперь солнце выжигало нутро, листья скручивались и падали замертво. «Какая скука вокруг! – подумал Ю. – все одно, все одно и то же, и то же…» Марево за окном искажало видимое, и будто шептало, волнуясь: «Не входи, не покушайся!» И Ю. в который раз остался на своей стороне. Но форточку все же открыл. Тишина. Плывущая тишина.
Однажды, в самом начале, когда все еще было впереди, но уже поздно, отчаянно поздно, Ю. так же смотрел в окно, пытаясь выглядеть хоть что-нибудь, что могло бы вернуть его к жизни. Он ожидал звонка, сообщения из сети, письма, втиснутого в дверную щель, – но ни звонков, ни сообщений, ни писем. Теперь он слишком надеялся на знакомый голос с улицы, на крик, ругань – что угодно, лишь бы человеческое. Так и простоял у окна с раннего утра и до позднего вечера. От ветра шумели березы, шелестели мимо проезжающие машины, чья-то трость отстукивала неуверенные шаги, отмеряла уходящее время. Ю. курил одну за другой, отпивал в табачном дыму из чашки крепкий густой чай и прислушивался, выедал глазами пространство. Но в глазах все тускнело, а звуки мертвели, едва родившись.
Ночью вышел в сеть. И к удивлению и тайной радости увидел уведомление о сообщении. «Это она!» – подумал Ю., хотя совершенно не представлял, кто бы это мог быть. На аве была сероглазая, бледная и, кажется, изможденная своим юным возрастом. «Она хрустнула пальцами с тоской взглянула в окно», – прочитал Ю. и тут же бросился к окну. Темно. Вернулся, хрустнул пальцами и – поплыл по клавишам: «„И куда же запропастился тот, кто предложит чашку горячего чая с лимоном?..“ – подумала она, вздохнула и пошла заваривать чай». Отпил из чашки, вздрогнул, будто очнулся, вынырнув из пропасти, и тут же получил ответ: «И жар лихорадки. Пустяки и досада».
Она из далекого города, хмурящегося над темными водами, зябкого и стылого места. Конечная северных львов. «Цветок с ядовитых гранитных болот», – написал он ей. От ее взгляда в голове его скрипели уключины, слышался тихий постук, будто снизу, с самого дна. «Воздух здесь по ночам голубоват и белёс. Ты мне нужен. Давай спать», – получил он ответ и не поверил. Но согласился и лег в свою гробовую постель.
Ю. долго еще ворочался, пытаясь заснуть. Но до самого рассвета ему чудилось, что в комнате, кроме него, еще кто-то есть; что на него пристально смотрят. Ему слышались тяжелые вздохи, и он вздыхал сам, пытаясь убедить себя, что все это он. Что никого нет. И представлял, как сероглазая садится на краю и запускает тонкие пальцы в его волосы. «Спи спокойно, – шепчет она, – я рядом». И он засыпает.
«Это вовсе не игра, – печатает Ю. дальше, уже утром. Пальцы еле слушаются от волнения, мысли никак не распутать: «Я буду писать, только все это правда».
Поставив точку, но намереваясь продолжить, Ю. растерялся: а что? На этот вопрос он не находил ответа. Хаотично вышагивая по комнате, он пытался вспомнить хоть что-то занимательное из своей жизни, но все – решительно все – казалось ему нелепым и не стоящим внимания другого человека. С пожелтевших газет со всех четырех стен его склепа глазели вожди забытых эпох, великие труженики, почетные граждане с орденами за заслуги. «Какие такие заслуги?» – не понимал Ю., отворачивался в сторону и – упирался взглядом: все одно, все одно и то же. Типографский набор страдал от времени, колонки с достижениями каждой строчкой увядали, будто у слов был сломан хребет – вот и все достижения. Из лэптопа вырвались три каплющих звука, словно уходили под воду навсегда: уведомления о сообщениях. Ю. осторожно, пытаясь не спугнуть, подкрался: «ты пиши
только если ты настоящий
только если это правда»
«Я настоящий», – подумал Ю. и тут же усомнился.
Сама эта вставшая в позу буква – «я» – казалась ему двусмысленной: очевидно не самое последнее русским алфавитом было задвинуто в самый конец. Что-то здесь нечисто. Сомнительно. С недоверием, но Ю. все же сделал первый шаг: «Я настоящий. Но здесь надо сказать о следующем».
– У меня несколько аккаунтов, – продолжил он стучать по клавишам, – и какой из них настоящий сказать трудно, потому что я совершенно не вижу разницы: везде одно и то же мое фото, везде мой год рождения, семейное положение и политические взгляды (ни того, ни другого нет и никогда не было); и – самое главное – за всеми аккаунтами я – самый что ни на есть, из плоти и крови, – тут Ю. поймал себя на мысли, что оправдывается, но, пожалуй, тут же рассудил он, это вполне прилично. – Ты, конечно, удивишься, мол, зачем? и тому подобное, но, не вдаваясь в подробности, скажу, что необходимо по работе. Ты, наверно, подумаешь, что я лгу, – какая работа требует обманывать людей, что я, может быть, вовсе мошенник или, например, не даю покоя несчастным девушкам, которые занесли меня в черный список. «Нет, – отвечу я, – всякая работа требует».
Перечитав написанное и отправив тучное сообщение, Ю. почувствовал, что местоимения им расставлены совершенно не в том порядке. Однако писать о себе в третьем лице означает неизбежно попасть в историю и стать персонажем. Есть ли в этом вранье? Он подошел к зеркалу. Дотронулся: отражение было холодным и плоским. И все же это был он. То есть Ю. Он вернулся к лэптопу и снова застучал по клавишам:
– Ю. иногда не в себе. Это правда. И Ю. всегда такой, какой есть. И это тоже правда. Какая из двух правд сейчас правдивее – сказать сложно. Начать хотя бы с того, а что такое вообще этот Ю.? Из чего он сделан и, самое главное, – зачем? Не зачем. Как и все остальные. Просто так получилось. Слава богу роды были легкие: так он стремился на свет, пылинки в котором пересчитывает каждое утро. Все в нем слеплено из тех же нелепостей, как и в других. Нет в нем ничего удивительного за исключением одной детали: он примечает то, что другие не видят. Вот заходит человек в магазин за булкой, берет булку, рассчитывается на кассе и уходит. И вся история. Но Ю. обязательно приметит, что у кассирши на безымянном пальце след от кольца. И тут же вообразит из этой тонкой полоски кожи на женском пальце целую драму с изменами и проклятьями, с битьем посуды и сердечными каплями. И, получая сдачу, вернет: «Все будет хорошо», – чем вызовет удивление у кассирши, которая, может быть, просто сняла кольцо, когда мыла руки, да забыла надеть. Абрисы чужих жизней выпячивались перед ним и тот час требовали завершения. И он завершал, совершенно забывая о своем. В конце концов, так и представим: Ю. не больше, чем пара верных штрихов задумавшегося художника. Но и не меньше.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/0/5/4/5/7/305457.jpg)